Где была смерть поэта

на конце иглы...

"А пока по одиночке к Чёрной речке их ведут"

«СМЕРТЬ ПОЭТА», стих. Л. (1837), его отклик на трагич. гибель А. С. Пушкина. Занимает в истории отечеств. лит-ры особое место: это наиболее ранняя по времени и несравненная по поэтич. силе обобщающая оценка историч., всенародного значения Пушкина, его «дивного гения» для России, и в этом смысле выдающийся акт общественного, нац. самосознания. Л., по словам его младшего современника, в «...жгучем, поэтическом ямбе первый оплакал поэта, первый кинул железный стих в лицо тем, которые ругались над памятью великого человека» (Дружинин А. В., см. в кн.: Воспоминания). И вместе с тем именно данное стих., обнаружившее всю силу лермонт. любви и лермонт. отрицания, возвестило приход в лит-ру нового великого поэта: Л. был воспринят современниками как достойный наследник Пушкина.

Структура стих. отличается одновременно сложностью и стройностью композиции; неск. внутренне законч. фрагментов, имеющих каждый свою стилистику, объединены общим пафосом, подчинены общему развитию идеи. В стих. легко выделяются три относительно самостоят. части. Первая (33 строки) энергично вводит осн. тему в ее особом, лермонт. повороте: не просто гибель поэта, но убийство — неизбежное следствие его давнего одинокого противостояния «свету»; не только скорбь надгробного слова, но и страстность гневной, разоблачающей инвективы. В своем обвинении Л. поразительно точен: оно не расширено до мироустройства в целом (как во мн. др. произв.), но и не сведено к прямому убийце, чей нравств. портрет — бездушного и безликого ловца «счастья и чинов», человека с «пустым сердцем» — запечатлен неск. уничтожающими штрихами. Л. сумел во всей глубине выявить общий историч. смысл трагедии («судьбы свершился приговор»); отвергая «жалкий лепет оправданья», он обвиняет как соучастников преступления всех врагов и гонителей «свободного, смелого дара» поэта.

Вторая часть (следующие 23 строки) по своему интонационно-стилистич. строю заметно отличается от первой. Страстная инвектива на время как бы уступает место надгробной элегии, скорбной резиньяции по поводу безвременной гибели героя-певца. Соответственно меняется стих: 4-стопный ямб и простота строфич. организации (преобладает четверостишие с перекрестной рифмовкой) сменяются вольным (4—5—6-стопным) ямбом, к к-рому Л. часто прибегал в своей медитативной лирике, и усложненной, изменчивой строфикой. В этой части Л. более всего лиричен; здесь он в наибольшей степени дает волю острому, глубоко личному чувству любви и боли. И естественно, что именно здесь с особой отчетливостью возникает поэтич. облик Пушкина, данный сквозь призму авт. восприятия.

«Смерть поэта» наполнена отзвуками пушкинских тем и образов — свидетельство погруженности Л. в пушкинскую поэтич. стихию. Так возникает аналогия с Ленским, «сраженным, как и он, безжалостной рукой». Но гибель Ленского (образ к-рого Л. воспринимает здесь как поэтически-идеальный, без учета «снижающих» черт) — достаточно общая параллель. Более существенна для поэтич. идеи Л. прямая перекличка с пушкинским «Андреем Шенье» — элегией о поэте, гибнущем на «кровавой плахе», где герой, в частности, говорит: «Зачем от жизни сей, ленивой и простой, / Я кинулся туда, где ужас роковой, / Где страсти дикие, где буйные невежды, / И злоба и корысть!..». Соответствующие строки «Смерти поэта» выдержаны в тех же элегич. и отчасти идиллич. тонах: «Зачем от мирных ног и дружбы простодушной / Вступил он в этот свет завистливый и душный / Для сердца вольного и пламенных страстей?». Здесь и горечь сожаления, и как бы упрек Пушкину: поэт не должен принимать законы «ничтожного света», не должен вступать в круг принятых в нем норм поведения и морали.
Черновой автограф стихотворения. 1837.

Другой же в петлю слазил в Англитетре

Какого поэта ?