брым утром, - кричит из своего гнезда на соснечерный дрозд, обращаясь к соседу-воробью, который живет вводосточной трубе. - Уж пора. - Чик, чик, чирик, - отвечает тот. - Пора лететь, мошекловить, чтобы было что есть, да? - Верно, верно, - ворчит голубь на крыше. - Просто беда,братец. Мало зерен, мало зерен. - Так, так, - подтверждает воробей, вылезая из-пододеяла. - А все автомобили, знаешь? Пока ездили налошадях, всюду было зерно, - а теперь? А теперь автомобильпролетел - на дороге ничего. Нет, нет, нет! - Только вонь, только вонь, - воркует голубь. - Поганаяжизнь, брр! Придется, видно, закрывать лавочку.Кружишь-кружишь, воркуешь-воркуешь, а что за весь трудвыручил? Горстки зерна не наберешь. Прямо страх! - А ты думаешь, воробьям лучше? - сердито топорщитсяворобей. - По совести сказать, кабы не семья, я бы отсюда -фю-ить! - Как твой родич из Дейвице? - отзывается невидный вгуще ветвей крапивник. - Из Дейвице?.. - переспросил воробей. - Там у менязнакомый есть, Филиппом зовут. - Это не тот, - сказал крапивник. - Того, что улетел,звали Пепик. Такой взъерошенный был воробышек, вечнонемытый-нечесаный; и целый день ругался: в Дейвице, мол,скука смертная... Другие птицы зимовать на юг улетают, наРивьеру или в Египет: скворцы, например, аисты, ласточки,соловьи. Только воробей всю жизнь в Дейвице торчит. "Яэтого так не оставлю, - покрикивал воробей по имени Пепик.- Если может лететь в Египет какая-нибудь ласточка, что науголке живет, почему бы и мне, милые, не полететь? Так изнайте, обязательно полечу, только вот упакую свою зубнующетку, ночную рубашку да ракетку с мячами, чтобы там втеннис играть. Увидите, как я всех в теннис обставлю. Яведь ловок, хитер: буду делать вид, будто кидаю мяч, авместо мяча сам полечу и, если меня трахнут ракеткой, я отних упорхну либо убегу - прочь! прочь! прочь! А кактолько всех обыграю, куплю Вальдштейнский дворец и устроютам на крыше себе гнездо, да не из обыкновенной соломы, а изрисовой и из майорана, дягиля, морской травы, конскоговолоса и беличьих хвостов. Вот как!" Так рассуждал этотворобышек и каждое утро подымал шум, что сыт этими самымиДейвице по горло и непременно полетит на Ривьеру. - И полетел? - спросил черный дрозд на сосне. - Полетел, - продолжал в чаще ветвей крапивник. - В одинпрекрасный день ни свет ни заря - пустился на юг. А тольковоробьи никогда на юг не улетают и не знают туда дороги. Иу этого воробья, Пепика, то ли крылья коротки оказались, толи геллеров не хватило, чтобы переночевать в трактире;воробьи, понимаете, спокон веков - пролетарии: целый деньзнай взад и вперед пролетают. Короче говоря, воробей Пепикдолетел только до Кардашовой Ржечице, а дальше не мог: нигроша в кармане. И уж тому был радехонек, что воробьиныйстароста в Кардашовой Ржечице сказал ему по-приятельски:"Эх, ты, бездельник, шатун никчемный. Думаешь, у нас вКардашовой Ржечице на каждого голодранца,бродяжки-подмастерья, сезонника, а то и беглого вдовольконских яблок да катышков приготовлено? Коли хочешь, чтобтебе позволили остановиться в Кардашовой Ржечице, не смейклевать ни на площади, ни перед трактиром, ни на шоссе, какмы, здешние старожилы, а только за гумнами. А дляустройства жилья выделяется тебе из казенных запасов клоксоломы в сарае под номером пятьдесят семь. Теперь подпишивот это заявление о прописке и убирайся, чтоб я тебя большене видел".