Цветок на земле Скучно Афоне жить на свете. Отец его на войне, мать с утра до вечера работает в колхозе на молочной ферме, а дедушка Тит спит на печке. Он и днем спит, и ночью спит, а утром, когда просыпается и ест кашу с молоком, он тоже дремлет. — Дедушка, ты не спи, ты уж выспался, — сказал нынче утром Афоня дедушке. — Не буду, Афонюшка, я не буду, — ответил дед. — Я лежать буду и на тебя глядеть. — А зачем ты глаза закрываешь и со мной ничего не говоришь? — спросил тогда Афоня. — Нынче я не буду глаза смежать, — обещал дедушка Тит. — Нынче я на свет буду смотреть. — А отчего ты спишь, а я нет? — Мне годов много, Афонюшка… Мне без трех девяносто будет, глаза уж сами жмурятся. — А тебе ведь темно спать, — говорил Афоня. — На дворе солнце горит, там трава растет, а ты спишь, ничего не видишь. — Да я уж все видел, Афонюшка. — А отчего у тебя глаза белые и слезы в них плачут? — Они выцвели, Афонюшка, они от света выцвели и слабые стали; мне глядеть ведь долго пришлось. Афоня осмотрел деда, какой он есть. В бороде деда были хлебные крошки, и там жил еще один комарик. Афоня встал на лавку, выбрал все крошки из бороды у деда, а комарика прогнал оттуда — пусть живет отдельно. Руки дедушки лежали на столе; они были большие, кожа на них стала как кора на дереве, и под кожей видны были толстые черные жилы, эти руки много земли испахали. Афоня поглядел в глаза деду. Глаза его были открыты, но смотрели равнодушно, не видя ничего, и в каждом глазу светилась большая капля слезы. — Не спи, дедушка! — попросил Афоня. Но дедушка уже спал. Мать подсадила его, сонного, на печку, укрыла одеялом и ушла работать. Афоня же остался один в избе, и опять ему скучно стало. Он ходил вокруг деревянного стола, смотрел на мух, которые окружили на полу хлебную крошку, упавшую из бороды деда, и ели ее; потом Афоня подходил к печке, слушал, как дышит там спящий дед, смотрел через окно на пустую улицу и снова ходил вокруг стола, не зная, что делать. — Мамы нету, папы нет, дедушка спит, — говорил Афоня сам себе. Потом он посмотрел на часы-ходики, как они идут. Часы шли долго и скучно: тик-так, тик-так, будто они баюкали деда, а сами тоже уморились и хотели уснуть. — Проснись, дедушка, — просил Афоня. — Ты спишь? — А? Нету, я не сплю, — ответил дедушка Тит с печки. — Ты думаешь? — спрашивал Афоня. — А? Я тут, Афоня, я тут. — Ты думаешь там? — А? Нету, я все обдумал, Афонюшка, я смолоду думал. — Дедушка Тит, а ты все знаешь? — Все, Афоня, я все знаю. — А что это, дедушка? — А чего тебе, Афонюшка? — А что это все? — А я уж позабыл, Афоня. — Проснись, дедушка, скажи мне про все! — А? — произнес дедушка Тит. — Дедушка Тит! Дедушка Тит! — звал Афоня. — Ты вспомни! Но дед уже умолк, он опять уснул в покое на русской печи. Афоня тогда сам залез на печь к дедушке и начал будить его, чтобы он проснулся. А дед спал и только шептал тихо во сне неслышные слова. Афоня уморился его будить и сам уснул возле деда, прильнув к его доброй знакомой груди, пахнувшей теплой землею. Очнувшись от сна, Афоня увидел, что дед глядит глазами и не спит. — Вставай, дедушка, — сказал Афоня. А дед опять закрыл лаза и уснул. Афоня подумал, что дед тогда не спит, когда он спит; и он захотел никогда не спать, чтобы подкараулить деда, когда он совсем проснется. И Афоня стал ожидать. Часы-ходики тикали, и колесики их поскрипывали и напевали, баюкая деда. Афоня тогда слез с печи и остановил маятник у часов. В избе стало тихо. Слышно стало, как отбивает косу косарь за рекой и тонко звесказывали, — ответил Афоня. — Ты вон см дедушка спрятал гребешок за пазуху и опять заснул.))))