Да. Лучше поклоняться данностис убогими её мерилами,которые потом,до крайности,послужат для тебя перилами(хотя и не особо чистыми),удерживающими в равновесиитвои хромающие истинына этой выщербленной лестнице. «Одиночество», 1959Ученик. Уже ранние стихи (1959–1962) Бродского поражают напряженностью и напором. Первый признак поэтической энергии – желание читателя произносить стихи вслух. Тогда же Бродский осваивает ещё один любимый свой прием – повтор. Повтор у него представлен самыми разными вариантами – рефрены, анафоры (повторение одинаковых или похожих звуков, слов, групп слов или ритмических построений в начале рядом стоящих строчек или строф), нанизывание одинаковых синтаксических конструкций.Повсюду ночь: в углах, в глазах, в белье,Среди бумаг, в столе, в готовой речи,В её словах, в дровах, в щипцах, в углеОстывшего камина, в каждой вещи.В камзоле, в башмаках, в чулках,в теняхЗа зеркалом, в кровати, в спинке стула,Опять в тазу, в распятьи,в простынях,В метле у входа, в туфлях. Все уснуло.Перечисление как одна из форм организации стихотворения будет встречаться и в более поздних произведениях.Учитель. В 60-е годы, когда страна переживает массовое увлечение поэзией, Бродского не печатают. В его стихах нет и тени «оттепельного» энтузиазма, зато налицо стойкое отвращение к любым коллективам, сообществам и пафосу великих строек.На суде молодой поэт вел себя с исключительным достоинством и на вопрос: кто дал ему право называться поэтом, – ответил с исчерпывающей точностью: «Я думаю, что это от Бога… А кто причислил меня к роду человеческому?» Стенограмма процесса, выполненная журналисткой и писательницей Вигдоровой, широко ходила в «самиздате» и попала в зарубежную печать. Так Бродский получил международную известность, немало забавлявшую его самого.Поэт отбывал ссылку в деревне Норенской Архангельской области – а в Америке тем временем выходил его первый сборник «Стихотворения и поэмы» (1965 г.), составленный и переправленный за границу его друзьями.Условия жизни Бродского в ссылке оказались весьма тяжелыми, но, по свидетельствам друзей поэта, утешением ему служили слава опального поэта, растущее уважение к его таланту и дружелюбное отношение местных жителей. Последнее обстоятельство вряд ли можно считать случайностью – Бродский никогда не испытывал высокомерного презрения к тем, кто жил хуже и знал меньше, чем он. Из ссылки поэт вернулся через полтора года, благодаря заступничеству А. Ахматовой, К. Чуковского и др.Ученик. Бродский никогда не был политическим поэтом, стихотворные агитки заслуженно презирал, но его также не устраивала поза небожителя, безразличного к современности. Политические выкладки в стихотворении «Речь о пролитом молоке» (1967) довольно поверхностны: «желтая» опасность, обреченность белой расы, мечты о «брачных узах» Труда и Капитала. Однако заслуживает уважения сама энергия неравнодушия, с которой он призывает соотечественников проснуться от душевной спячки:Я люблю родные поля, лощины,Реки, озера, холмов морщины.Все хорошо. Но дерьмо мужчины:В теле, а духом слабы.Это я верный закон накнокал.Все утирается ясный сокол.Господа, разбейте хоть пару стекол!Как только терпят бабы?Никогда не стремясь к ссоре с режимом и соответственно к славе опального поэта (до самого отъезда он не терял надежды напечататься в СССР), Бродский тем не менее вынужден был – как честный очевидец – говорить о впадении родины в сон, безразличие:Все вообще теперь идет со скрипом.Империя похожа на триремув канале, для триремы слишком узком.Гребцы колотят веслами по суше,и камни сильно обдирают борт.Нет, не сказать, чтоб мы совсем застряли!Движенье есть, движенье происходит.Мы все-таки плывем. И нас никтоне обгоняет. Но, увы, как малопохоже это на былую скорость! в жертву? «Осенний крик ястреба», 1975Низвергающаяся, «скованная морозом» птица – символ гибели поэта. А эта гибель, в свою очередь, лишь начало великого оледенения, к которому все отчетливей стремится мир.Наиболее отчетливо это состояние одиночества и крайней усталости выразилось в «Части речи» (1975–1976) – цикле стихотворений, состоящих из трех строф и как бы пересматривающих всю предыдущую поэзию Бродского. Темы любви, смерти, изгнания, всеобщей бессмыслицы звучат здесь с небывалой силой.