Первые две строфы стихотворения насыщены "горячей лексикой". Какие образные переклички она создает? Как соприкасаются два мира-внешний,природный, и мир души героини? В чем виртуозность образного рисунка строки: "Утро дышит у неё на груди"?
На заре ты ее не буди,
На заре она сладко так спит;
Утро дышит у ней на груди,
Ярко пышет на ямках ланит.

И подушка ее горяча,
И горяч утомительный сон,
И, чернеясь, бегут на плеча
Косы лентой с обеих сторон.

А вчера у окна ввечеру
Долго-долго сидела она
И следила по тучам игру,
Что, скользя, затевала луна.

И чем ярче играла луна,
И чем громче свистал соловей,
Все бледней становилась она,
Сердце билось больней и больней.

Оттого-то на юной груди,
На ланитах так утро горит.
Не буди ж ты ее, не буди...
На заре она сладко так спит!

“На заре ты её не буди... ” (1842). Давайте попробуем прочитать стихотворение вместе, строфа за строфой.  

На заре ты её не буди,  

На заре она сладко так спит;  

Утро дышит у ней на груди,  

Ярко пышет на ямках ланит.  

Начальноечетверостишие создаёт образ сладостный, безмятежный. В первых двухстроках повторяется зачин (такое единоначатие называют анафорой) — “Назаре.. . на заре... ”. Во втором двустишии добавлена внутренняя рифма:“Утро дышит.. . Ярко пышет... ”. Возникает баюкающий, усыпляющий ритм,стихи раскачиваются подобно качелям. И не до конца понятно, кто жеобращается к поэту (“На заре ты её не буди... ”). Или сам поэт к кому-тообращается? Размытость, расплывчатость очертаний этого незримогособеседника как нельзя лучше подходит к общему тону строфы, к образукрасоты, пребывающей в покое.  

Но уже следующая строфа вносит в эту гармонию тревожную ноту:  

И подушка её горяча,  

И горяч утомительный сон,  

И, чернеясь, бегут на плеча  

Косы лентой с обеих сторон.  

Есличитать стихи, обращая внимание только на слова, то лишь один эпитет —утомительный — противоречит общему смыслу сказанного в первомчетверостишии. Сон красавицы, который со стороны кажется сладким (“Назаре она сладко так спит”), для неё самой утомителен. Мы на секундупокидаем точку зрения поэта-собеседника и встаём на точку зрениягероини. Но только на секунду; все остальные образы четверостишияописывают её извне, со стороны. И понять, почему же сладкий сон такутомителен, мы пока не можем.  

Зато можем сделать то, что причтении стихов делать обязательно, — обратим внимание не только на слова,но и на поэтический синтаксис, и на звукопись, и на ритмическоедыхание. И тогда обнаружится нечто весьма интересное. В первой строфе небыло ни одного звука “ч”, а во второй этот звук взрывается четыре разакряду, как тревожный раскат грома: “горяЧа.. . горяЧа.. . Чернеясь.. .плеЧа”. В первой строфе повторы создавали баюкающий настрой, во второйанафорический зачин (“И.. . И.. . И... ”) звучит взволнованно, нервно,почти грозно.  

И вот мы переходим к третьей и четвёртой строфам:  

А вчера у окна ввечеру  

Долго-долго сидела она  

И следила по тучам игру,  

Что, скользя, затевала луна.  

И чем ярче играла луна,  

И чем громче свистал соловей,  

Всё бледней становилась она,  

Сердце билось больней и больней.  

Драматическоезвучание стихотворения резко усиливается. Тема страдания сначала тесниттему красоты, а затем увязывается с ней в неразрывный узел. Мы незнаем, от чего страдает красавица в той жизни, от которой её спасаетсон. От неразделённой любви, от измены? Но это страдание безысходно инеизбежно. И чем горестнее бледность, которая покрывала её щёки, темярче румянец, который играет на её “ланитах” во сне. Да и он невсесилен: страдание проникает в сердцевину сна, делает его утомительным —а румянец лишь стороннему наблюдателю кажется нежным, на самом деле онгорячечный, болезненный.. .  

Звукопись, которая была намечена вовторой строфе, в третьей и четвёртой лишь усиливается. Опять взрывные“ч” замыкаются по концам строки, как полюса в электрической цепи, имежду ними искрит ощущение боли: “А ВЧера у окна ВВеЧеру”. И повторывновь призваны умножить чувство драматической безысходности:“Долго-долго.. . И чем ярче.. . И чем громче.. . Всё бледней.. . больнейи больней”.  

И вот теперь нам предстоит ещё раз вернуться ктемам, намеченным в первой “безмятежной” строфе. Фет сознательноиспользует кольцевую композицию, повторяя в финале образы,использованные в начале стихотворения:  

Оттого-то на юной груди,  

На ланитах так утро горит.  

Не буди ж ты её, не буди.. .  

На заре она сладко так спит!  

Слова— почти все — те же, а вот смысл их полностью изменился! Почему ненужно будить красавицу? Вовсе не потому, что любоваться ею — радостно. Апотому, что пробуждение сулит ей новое страдание, гораздо болеесильное, чем то, которое проникло в её “утомительное” сновидение.. .