СРОЧНО! Нужны монологи из русской литературы про Россию(типа как у Базарова перед смертью)

И. С. Тургенев." ДЕРЕВНЯ"

Последний день июня месяца; на тысячу верст кругом Россия-
родной край.
Ровной синевой залито всё небо; одно лишь облачко на нем-
не то плывет, не то тает.
Безветрие, теплынь... воздух — молоко парное!
Жаворонки звенят; воркуют зобастые голуби; молча реют
ласточки; лошади фыркают и жуют; собаки не лают и стоят,
смирно повиливая хвостами.
И дымком-то пахнет, и травой — и дегтем маленько —
и маленько кожей. Конопляники уже вошли в силу и пускают
свой тяжелый, но приятный дух.
Глубокий, но пологий овраг.
По бокам в несколько рядов головастые, книзу исщепленные ракиты.
По оврагу бежит ручей; на дне его мелкие камешки словно
дрожат сквозь светлую рябь.
Вдали, на конце-крае земли и неба — синеватая черта большой реки.
Вдоль оврага — по одной стороне опрятные амбарчики,
клетушки с плотно закрытыми дверями; по другой стороне
пять-шесть сосновых изб с тесовыми крышами.
Над каждой крышей высокий шест скворечницы;
над каждым крылечком вырезной железный крутогривый конек.
Неровные стекла окон отливают цветами радуги.
Кувшины с букетами намалеваны на ставнях.
Перед каждой избой чинно стоит исправная лавочка;
на завалинках кошки свернулись клубочком, насторожив
прозрачные ушки; за высокими порогами прохладно
темнеют сени.
Я лежу у самого края оврага на разостланной попоне;
кругом целые вороха только что скошенного, до истомы
душистого сена.
Догадливые хозяева разбросали сено перед избами:
пусть еще немного посохнет на припеке, а там и в сарай!
То-то будет спать на нем славно!
Курчавые детские головки торчат из каждого вороха;
хохлатые курицы ищут в сене мошек да букашек;
бело-губый щенок барахтается в спутанных былинках.
Русокудрые парни, в чистых низко подпоясанных рубахах,
в тяжелых сапогах с оторочкой, перекидываются бойкими
словами, опершись грудью на отпряженную телегу, — зубоскалят.
Из окна выглядывает круглолицая молодка; смеется не то
их словам, не то возне ребят в наваленном сене.
Другая молодка сильными руками тащит большое мокрое
ведро из колодца...
Ведро дрожит и качается на веревке, роняя длинные огнистые капли.
Передо мной стоит старуха-хозяйка в новой клетчатой паневе,
в новых котах.
Крупные дутые бусы в три ряда обвились вокруг смуглой худой
шеи; седая голова повязана желтым платком с красными
крапинками; низко навис он над потускневшими глазамиэ
Но приветливо улыбаются старческие глаза; улыбается
всё морщинистое лицо.
Чай, седьмой десяток доживает старушка... а и теперь еще
видать: красавица была в свое время!
Растопырив загорелые пальцы правой руки, держит она
горшок с холодным неснятым молоком, прямо из погреба;
стенки горшка покрыты росинками, точно бисером.
На ладони левой руки старушка подносит мне большой
ломоть еще теплого хлеба.
«Кушай, мол, на здоровье, заезжий гость!»
Петух вдруг закричал и хлопотливо захлопал крыльями;
ему в ответ, не спеша, промычал запертой теленок.
— Ай да овес! — слышится голос моего кучера.
О, довольство, покой, избыток русской вольной деревни!
О, тишь и благодать!
И думается мне: к чему нам тут и крест на куполе
Святой Софии в Царь-Граде и всё, чего так добиваемся мы,
городские люди?
Февраль, 1878