Помогите!!!!!!!!!!!!!!! с сочинением

Умолять/Просить будешь на корточках с открытым ртом, глупая малолетняя рабыня. И не командуй тут, соси. Не "срочно", а "дорого". Неуважаемая школота! Что на сайте есть раздел "Домашние задания", не означает, что сюда можно тупо скопипастить, высрать любую xyйню и добрый дядя из Интернета придёт и всё за тебя сделает. Писать сочинения и рефераты за тебя, недоумка, никто не будет, решать задачи и примеры никто не будет, а потом всё это переписывать тебе в тетрадку твоим же почерком никто не будет. Учиться за тебя вообще никто не будет, и на экзамены никто за тебя не пойдёт. Потому учись, бля́ть, думать своей пустой башкой! У тебя есть учебники, есть Гyгл — там всё, что тебе нужно, при условии что ты можешь хоть немного соображать своей пустой башкой, чтобы уметь перерабатывать информацию, а не тупо ждать, что кто-то это сделает за тебя. Так что хорош уже тупить и начинай юзать серое вещество, а до тех пор yёбывaй и не возвращайся. Спасибо.

Начальник политического отдела одного из подмосковных гарнизонов Виталий Иванович Буров возвращался домой из Москвы, и вдруг на Казанском вокзале его остановили звуки гармони и красивый мужской баритон.

Старенькая гармонь пела, куда-то звала, а бархатный голос, густой и сильный, выводил слова новой полюбившейся народу песни: «Эх, дороги… Пыль да туман…» Голос певца и гармони переплетались, возносили ввысь, куда-то звали, мучали и ласкали душу. Война ещё жила в душах людей, не забылась, прошёл только год, раны ещё не зарубцевались. Буров подошёл поближе, встал в круг слушателей.

Вьется пыль под сапогами —

степями,

полями, -

А кругом бушует пламя

Да пули свистят.

Впрочем, сапог у певца не было. И ног тоже — обе ноги ампутированы чуть ниже колен. Он сидел на тележке, сколоченной из досок, и подшипники заменяли колёса. Перед калекой лежала кепка, куда слушатели бросали мелочь. Сам он был одет в гимнастёрку, поверх неё старый пиджак. Глаза у инвалида войны голубые, а волосы льняные, плечи широкие, на вид ему лет двадцать пять. Будь у певца ноги, он был бы красивым и высоким парнем.

Песня кончилась, народ стал расходиться, певец занялся подсчётом милостыни.

Буров, присел перед певцом на корточки.

— Ну, и куда ты её? — Виталий Иванович имел в виду мелочь в кепке.

— Пропью. Куда её ещё? — ответил парень. — На водку и хлебушек хватит.

— Нищенствовать не стыдно?

— Поначалу стыдно было, потом привык. Я тракторист, дядя. А без ног — какой из меня тракторист? И невесте без ног я не нужен, а родных беспокоить не стал: зачем им со мной мучиться?

— Может быть, зря?

— Калека никому не нужен, дядя.

Гармонист застегнул гармонь, левая пола пиджака приоткрылась.

— Ого! — вырвалось у Бурова.

На красно-белой колодке красовался орден «Красного знамени», а за ним внушительный ряд медалей.

— Воевал, — просто пояснил парень.

— Где?

— В пехоте, и в партизанах пришлось.

— В плену находился?

— Нет. В окружение попали под Барановичами, в Белоруссии, вырвались, создали партизанский отряд. Потом воевал в регулярных частях. На Зееловских высотах тяжело ранило в ноги.

— Как зовут?

— Ну, Вовка Агеев. А тебе зачем, дядя?

— Я старше вас по возрасту и званию, — строго сказал Буров и приказал: — Доложить по всей форме.

— Старший лейтенант Владимир Игнатьевич Агеев.

— Вот это другое дело, — одобрил Буров. — А то «Вовка»… Слушай, старший лейтенант, мне в гарнизоне требуется комендант офицерского общежития и заведующий клубом. Документы имеются?

— Так точно. А клубом-то как заведовать?

— Разберёшься. Хор организуешь, сам петь будешь. Голос у тебя красивый, и играешь на гармони здо́рово. Комната в общежитии будет, зарплата. Ну? Согласен?

— Согласен.

Парень явно растерялся от такого неожиданного предложения.

— Но пить придётся бросить, не люблю, знаешь…

***

Так Вовка Агеев оказался в подмосковном гарнизоне. Комендантом он оказался суровым. Детские игры офицеров, где они скакали по коридору общежития на стульях, как на лошадях и размахивали табельным оружием, прекратились. Офицеры увлеклись созданием ансамбля песни и пляски, а пока он создавался, отдувался за всех Агеев. На Вовкины соло-концерты набивался полный зал в клубе. Вовка играл всё: и эстрадные песни, и арии из опер и оперетт, но больше всего любил народные песни.

— Откуда ты всё это знаешь, Володь? — спрашивали у него.

— Семья у меня дюже певучая. И отец, и мать много песен знали. Да и я, если услышу песню по радио или ещё где, то сразу запоминаю и подобрать на гармошке смогу.

— Ты с этой гармонью всю войну прошёл?

— Нет, моя дома. Эту мне главврач подарил, когда выписывался из госпиталя. Шофёра какого-то гармонь. Когда его машина загорелась, он бросился не себя спасать, а в первую очередь гармонь. Гармонь спас, а себя вот нет, умер в госпитале от ран, и гармонь осиротела.

***

Тёплым июньским вечером Владимир сидел на скамейке у клуба со сторожем, дымили самосадом, говорили за жизнь. Из пятиэтажного серого дома, что напротив клуба, вышли и сели на лавочку две седые женщины.

— Кто это? — спросил Владимир. — Я их раньше не видел.

— Понятное дело, ты тут и месяца не живёшь. Это мать с дочерью. Яков Моисеевич, муж Цицилии Абрамовны и отец Сары, всю войну переводчиком прошёл, а сейчас немецкий язык в школе преподаёт и математику с геометрией. А Цицилия Абрамовна младшие классы в школе ведёт. А у Сары мужа и сына немцы сожгли где-то в Белоруссии, с тех пор она молчит, как немая, и поседела вся. Врачи говорят — шок какой-то.

Володя покивал головой и, глядя на мать с дочерью, затянул песню, гармони у него не было, но песня и без сопровождения красиво звучала.

Не для меня придёт вясна,

Не для меня Дон разольётся.

Голос певца завораживал, Сара на лавочке у дома напряглась, как будто что-то вспомнила, потом встала и разъярённой фурией кинулась к Агееву.

— Ты, солдат, ты! — кричала она, — зачем ты спас меня? Лучше бы я умерла тогда со своим мальчиком!

Она упала в пыль перед солдатом и стала бить его кулачками по коленкам, а Володя пел, не обращая внимания на вопли женщины. Цицилия кинулась за дочерью, подняла её, стала гладить по голове.

— Сарочка, доченька, — причитала она.

Сторож побежал за врачами, благо, что в гарнизоне всё близко.

Сару увели, Агеев остался один. Он какое-то время грустно сидел на скамейке, потом ловко спрыгнул с неё на свою тележку и покатил в клуб. Вскоре оттуда послышались печальные звуки гармони. Оборвал их приход Цицилии Абрамовны.

— Спасибо тебе, солдат, и дочку мою прости. Тогда ты ей не дал погибнуть, а сейчас врачи говорят, что она скоро отойдёт от шока. А то ведь с тех самых пор как Илюшу немцы сожги, молчала. Ты помнишь тот день, Володя?

— Помню, тётя Циля, помню.

***

Летом 1942 года Владимир Агеев возвращался со своей группой партизан с задания через одну небольшую деревню, которая служила перевалочным пунктом партизанам. Деревушка находилась далеко от главных дорог и крупных населённых пунктов, и в неё стекалось со всех окрестностей еврейское население, бежавшее от чисток, устраиваемых немцами с самого начала оккупации. Но вот еврейские чистки докатились и до этих мест.